— Раз ты любишь ее, то должен понять, что больше не должен ее видеть.

Дождь лил как из ведра. Никколо медленно поднялся по ступенькам. Во дворе его уже ждала карета. Хмурый Карло сидел на козлах, кутаясь в плотный провощенный плащ. За последние недели Вивиани его почти не видел, и кучер очень удивился, когда господин вытащил его из постели посреди ночи. Служанка, делившая с Карло постель, успела наговорить много лишнего, прежде чем признала в Никколо гостя своих хозяев.

Вивиани собрал вещи, в то время как Карло, тихо ругаясь себе под нос, поплелся на конюшню и приготовил карету. Теперь оставалось сделать пару шагов, сесть в карету и уехать. Никколо было больно уезжать вот так, среди ночи, ни с кем не попрощавшись, но он знал, что не сможет сделать это, если увидит Валентину. Она не поймет причин его бегства, и от этого ему становилось еще хуже.

Замерев на ступеньке перед входом в дом, юноша оглянулся. Его душу раздирали противоречия. Он понимал, что Байрон прав и им угрожает смертельная опасность. Мертвые на поляне говорили сами за себя. Они были не последними, и их сторонники смогут проследить связь Никколо с семьей Лиотаров. Это решение будет на его совести. Своим эгоистичным желанием войти в компанию английских поэтов Вивиани навлек на Валентину опасность. С другой стороны, сама мысль о том, что придется покинуть любимую, разбивала ему сердце. Вот так. И никакие разумные объяснения тут не помогут.

Он вспомнил слова Байрона: «Раз ты любишь ее, то должен понять, что больше не должен ее видеть». Мысль об этом мучила его душу, не позволяя дышать.

Дождь размывал его слезы, и они смешивались с водой. Шевалье уже хотел отвернуться, но, повинуясь внезапному порыву, опустился на колени и прижался губами к холодным ступеням. Он вложил в этот поцелуй всю свою любовь, молясь Господу, чтобы тот защитил Валентину.

Затем он уселся в карету и подал знак Карло. Повозка проехала по двору, спустилась к озеру и покатилась прочь от Коппе. Прочь от Валентины.

Книга 2

ОРФЕЙ

31

Когда Никколо вошел в зал, лекция уже началась. Юноша злился из-за переполненных каретами улиц Лондона — вся эта толчея не позволила ему успеть вовремя. Он оглянулся.

У стен стояло несколько диванов, половину комнаты занимали стулья, причем на диванах расположились дамы, а джентльмены предпочитали стулья. Помещение было довольно темным, как раз под стать настроению Никколо.

Кое-кто обернулся, когда итальянец вошел. Вивиани заметил взгляды юных дам, задержавшиеся на нем немного дольше, чем позволяли приличия, но, разумеется, не стал на это реагировать.

Общество здесь вело себя более степенно, чем в салонах Парижа и других городов, которые юноша уже успел посетить.

Но, может быть, это было связано не столько с холодностью англичан, сколько со скукой, навеваемой лектором. Докладчик читал монотонным голосом, погружая зал в сон.

Никколо почти не мог разобрать слов, устремившихся на него нескончаемым потоком. Лектор, толстый джентльмен с редкими светлыми волосами и в маленьких очках, зачитывал свое эссе о необходимости поддержания статус-кво в Европе и предотвращении образования новых государств, ведь иначе начнутся новые войны, которые будут намного хуже всех бед, вызванных Наполеоном. Вивиани вспомнил желание некоторых его соотечественников присоединить Тоскану к Италии [40] — его отец всегда с подозрением относился к подобным идеям.

Как бы то ни было, он пришел сюда не ради этого скучного доклада. Никколо еще раз обвел взглядом зал, но его надежды увидеть здесь знакомые лица не оправдались. Впрочем, особо рассчитывать было не на что: Байрон так и не вернулся в Англию, Шелли с женой — Перси женился на Мэри в конце 1816 года — не стали жить в Лондоне, а о докторе Полидори Никколо уже давно не слышал. Компания с виллы Диодати, столь дружная всего год назад, распалась. «Может быть, отсутствие новостей — само по себе хорошая новость», — подумал Вивиани. В первые месяцы после бегства из Коппе Никколо волновался, открывая газету «Таймс»: он боялся, что там появятся новости о смерти кого-то из его друзей.

Вздохнув, юноша опустился на свободный стул из красного дерева. Сейчас его мысли вновь вернулись к вилле, тем временам, а значит, и к Валентине. Вивиани не видел ее с момента своего отъезда из Коппе, но, где бы он ни находился, он не мог ее забыть, как ни старался.

В Париже Никколо с головой окунулся в культурную жизнь города, принимая любое приглашение на прием, посещая оперу и театр. Он даже почтил своим вниманием кабаре и варьете, пользовавшиеся сомнительной репутацией, — и все это в надежде забыть Валентину. Но все усилия Вивиани оставались тщетными — с тем же успехом он мог бы попытаться забыть самого себя.

Не реже, чем о Валентине Лиотар, Никколо думал и о Байроне. Мрачные предсказания поэта пока не сбылись, но, возможно, Вивиани просто ничего не знал о том, с какими напастями приходится бороться английскому лорду. Может быть, враги уже напали на его след, не зря же Альбе постоянно переезжал с места на место. Никколо мучился, не зная ничего о судьбе столь дорогих ему людей.

Лекция закончилась, и докладчик вежливо поклонился, принимая аплодисменты. Никколо тоже пару раз хлопнул, а затем поднялся. Ему было скучно, и он уже собирался удалиться, чтобы не вступать в никому не нужные разговоры.

Но, видимо, он все же действовал недостаточно быстро. Какая-то дама с высокой прической нарочито медлительно подошла к нему с фальшиво-скромной улыбкой. Ей было уже под тридцать, лицо сердечком и широко посаженные глаза придавали ей немного печальный вид.

— Должно быть, вы тот самый юный итальянский джентльмен, о котором мне так много рассказывала леди Элизабет.

— Не знаю, тот ли я джентльмен, мадам, но я действительно родом из Тосканы. Никколо Вивиани, к вашим услугам.

— Великолепно! — заявила дама, без спросу взяв его под руку. — Надеюсь, вы не откажетесь составить мне компанию?

— С превеликим удовольствием, — солгал Никколо. — Но у нас есть надо мной преимущество: я еще не знаю вашего имени, а мне кажется невежливым сопровождать даму, с которой я незнаком.

— Кэролайн Лэмб [41] , вернее, леди Кэролайн Лэмб. Жаль, что Элизабет удалилась и мы не можем с ней поболтать, но наша очаровательная хозяйка дома сказала, что у нее разболелась голова, — женщина понизила голос до шепота. — Одному красавчику гусару тоже пришлось уйти пораньше. Какая жалость.

Вивиани усмехнулся, продолжая выслушивать поток сплетен, которые его совершенно не интересовали. Он уже несколько недель провел в Лондоне, познакомился с нужными ему людьми, но вовсе не собирался вникать в здешние интриги больше, чем ему казалось необходимым.

И только когда они дошли до конца зала и леди указала на двух мужчин средних лет, стоявших у камина, юноша оживился.

— А это два немца, господин фон Гумбольдт [42] и его брат, — с напускным немецким акцентом произнесла Кэролайн. — Он посол Пруссии.

— Гумбольдт, — пробормотал Никколо. — Он ученый?

— Естественными науками занимается его брат, Александр, Его даже называют вторым Колумбом, знаете ли.

Вивиани задумчиво посмотрел на братьев.

— Разрешите покинуть вас на этом, миледи?

— Очень жаль, — Кэролайн с неохотой отпустила его руку.

Лицемерно улыбнувшись ей напоследок, Никколо подошел к немцам. Братья так увлеклись дискуссией, что не сразу его заметили.

— Простите, что отвлекаю вас, — начал он. — Меня зовут Никколо Вивиани, шевалье д’Отранто. Не окажете ли вы честь уделить мне пару минут вашего драгоценного времени?

— Вильгельм фон Гумбольдт, — представился старший из братьев, церемонно кивнув головой.